Джеффри Барлоу
Дом в глухом лесу
Моим отцу и матери, Эрнесту и Айрин Барлоу, посвящается
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
МИСТЕР НИМ АЙВЗ, добродушный владелец трактира «Деревенский герб».
МИСС ЧЕРРИ АЙВЗ, дочь мистера Нима Айвза, воплощенная компетентность.
МИСТЕР ТОНИ АРКРАЙТ, ветеринар и конезаводчик.
МИСТЕР НИКОДИМУС БИНКС (Кодди), аптекарь и завзятый охотник.
МИСТЕР ШЭНК BOTTOM, резчик по камню и приходской церковный сторож.
МИСС БЕТТИ БРЕЙКУИНДОУ, прелестная горничная в «Деревенском гербе».
ДАЛИЛА, быстроногая кобылка, принадлежащая мисс Маргарет Моубрей.
МИСТЕР ДЖАРВИ, погонщик мастодонтов.
МИСТЕР ДЖОН ДЖИНКИНС, буфетчик в трактире «Деревенский герб».
МИСТЕР ТОМАС ДОГГЕР, весьма респектабельный, исполненный сознания собственной значимости деревенский поверенный; владелец и хозяин Проспект-Коттеджа.
МИССИС ДОГГЕР, его жена.
ЗАБАВНИК, непоседливый короткошерстный терьер, принадлежащий мистеру Марку Тренчу.
МИСС ВАЙОЛЕТ КРИМП, владелица вафельной.
КОСОЛАП, тупорылый медведь, обитающий в Скайлингденском лесу.
ЛАРКОМ, фатоватый слуга в семействе Доггеров.
МИСТЕР ХЬЮ ЛИНКОТ, кондитер.
МИСТЕР ОЛИВЕР ЛЭНГЛИ, друг и наперсник мистера Тренча; прибыл из Вороньего Края на отдых.
МИСТЕР ЛЭШ, школьный учитель.
МИСС МАРГАРЕТ МОУБРЕЙ (Мэгс), юная кузина мистера Тренча.
МИССИС СИМПКИНС, кухарка мистера Доггера в Проспект-Коттедж.
ПРЕП. МИСТЕР ГОРАЦИО СКАТТЕРГУД, викарий Шильстон-Алкота.
МИССИС ДИНА СКАТТЕРГУД, супруга преподобного мистера Скаттергуда.
СЛЭК, слуга капитана Хоя; философ-любитель.
МИСТЕР СМИДЕРЗ, дворецкий в услужении у мистера Тренча.
МИСТЕР АЛЬФРЕД СНОРЕМ, коридорный в трактире «Деревенский герб».
МИСС ЭЛИЗА СТРОХИЛЛ, горничная в трактире «Деревенский герб».
МИСТЕР ТОМАС ТАДУЭЙ, деревенский бакалейщик.
ДОКТОР ТВИД, практикующий доктор из Вороньего Края.
МЕДНИК, гнедой мерин мистера Тренча.
МИСТЕР МАРК ТРЕНЧ, сквайр Далройдский; угрюмый скептик.
МИСТЕР ВИД УИНТЕРМАРЧ, загадочный обитатель Скайлингдена.
МИСС РОВЕНА УИНТЕРМАРЧ, его дочь.
МИССИС СЕПУЛЬХРА УИНТЕРМАРЧ, его супруга.
УЭСЛИ, подручный столяра.
МИССИС ДЖЕЙН ФИЛДИНГ, овдовевшая тетка мисс Моубрей.
КАПИТАН ХОЙ, эксцентричный землевладелец; проживает в коттедже «Пики».
ДОКТОР УИЛЬЯМ ХОЛЛ, невозмутимо-спокойный врач с бледным лицом.
МИСТЕР ШЕЙКЕР, джентльмен и скиталец небесных сфер, иначе говоря – тераторн.
ANTE SCRIPTUM[1]
He так давно, в связи с получением солидного наследства от дяди, которого я в глаза не видел, я был вынужден отправиться в пассажирской карете в далекий городок под названием Хул, где некогда проживал мой ныне покойный родственник. Большую часть жизни я провел на побережье, в окрестностях Вороньего Края, Чиддока и Карго, так ни разу и не выбравшись в восточные горы – а да будет вам известно, что Хул находится в диком, скалистом краю далеко по ту сторону гор, в графстве Эйлешир, – так что новость я воспринял с энтузиазмом и некоторой долей опасения. Разумеется, я с нетерпением предвкушал возможность побывать в незнакомом месте, в дальнем уголке карты. Однако в путешествие вроде этого так вот сразу, очертя голову, не отправишься, тем паче если речь идет о человеке устоявшихся привычек вроде меня; кроме того, по слухам, на дорогах было неспокойно, а от неприятностей такого рода я стремился по возможности держаться подальше. Тем не менее очень скоро стало понятно, что поездки не избежать: долг подсказывал мне лично осмотреть собственность, завещанную дядей. Так что, передав свои дела в опытные руки поверенного и нескольких слуг и распрощавшись с друзьями (как я надеялся, не навеки), одним темным и холодным утром я уселся в карету «Каттермол» – и отбыл в путь.
В час столь ранний экипажей на улицах почти не попадалось, так что карета катилась вперед довольно быстро и очень скоро выехала за пределы города. Вороний Край остался позади, а впереди расстилалась большая дорога! И внутри кареты, и на империале пассажиров было немного, так что мне удалось занять местечко у окна. Напротив меня устроился некий джентльмен возраста ближе к пожилому, чем к среднему, хотя, как я узнал впоследствии, выглядел он куда старше своих лет; ибо в придачу к дорожному платью на бледном лице он носил маску тревожной озабоченности, которая то и дело сменялась выражением мрачной задумчивости; все это наводило на мысль о тяжком бремени лет. На протяжении долгого времени джентльмен не проронил ни слова, отвечая на мои шутливые замечания разве что кивком или сдержанной улыбкой, как я подозреваю – лишь учтивости ради. Сам он неотрывно глядел в окно, хотя с моего «наблюдательного пункта» казалось, что проносящиеся мимо пейзажи нисколько его не занимают, ибо взгляд его оставался неподвижен. То, что спутник мой настолько погружен в себя, я списывал на ранний час или, может статься, на какое-нибудь дело неприятного свойства, заставившее его покинуть город; так что, если бы я не старался изо всех сил, сдается мне, большую часть утра я бы так и провел в молчании (слева от меня громоздился живой тюк покрупнее, а напротив него – тючок помельче; оба, едва карета выкатилась со двора, мгновенно погрузились в сон). Однако же после всех моих обхаживаний и улещиваний задумчивый джентльмен выдавил-таки из себя несколько равнодушных замечаний о погоде, каковая в это время года обычно менялась резко и неожиданно, вовсе не считаясь с нуждами рода человеческого. Рассветное марево развеялось, мир озарял мягкий солнечный свет, мы карабкались в предгорья – и до чего же славно было наконец-то вырваться из тенет прибрежных туманов, что густой пеленою лежат вокруг Вороньего Края, города, который угнездился на гигантском мысу, выдающемся далеко в море, и потому находится в полной власти капризной природы.
К вечеру мы далеко углубились в горы. Впереди вздымались резко очерченные громады скал, пестрые, отливающие синевой и пурпуром; по этой черте в них не составляло труда опознать Талботские пики. Эта протяженная, изрезанная каменная завеса, увенчанная снегом под стать припудренным шевелюрам столь многих неуклюжих лакеев, обозначила собою границу Талботшира – графства, лежащего между Вороньим Краем и конечной целью моего путешествия. Среди его прохладных сумрачных ущелий нас поджидали бессчетные отвесные обрывы и зияющие пропасти; несколько раз на каком-нибудь особенно кошмарном повороте дороги я готов был поклясться, что карета вот-вот перевернется. Однако кучер наш правил уверенно, и столь же уверенно ступали лошади, так что всякий раз мы выходили из испытания живыми и невредимыми. Хотя кое-где нам приходилось покидать экипаж и брести дальше пешком, облегчая задачу лошадям на непомерно крутом подъеме.
Ближе к вечеру второго дня – косые янтарные лучи солнца уже вот-вот готовы были затеряться за Талботскими пиками, что теперь остались у нас за спиною, – лошади замедлили бег, и карета остановилась на окраине сонной деревушки на берегу огромного озера. Сперва я подумал, что мы добрались до конца очередного перегона, но быстро понял, что дело в другом. У одного из колес погнулся обод, и кучер счел за лучшее осмотреть неполадку.
Большинство пассажиров, воспользовавшись остановкой, вышли из экипажа поразмять ноги. Задумчивый джентльмен поначалу от этой возможности воздержался; в бледном лице его по-прежнему читалась озабоченность; он сидел на месте, глядя на дверь с энтузиазмом человека, ведомого на казнь. Я терпеливо убеждал его пересмотреть свою позицию и в конце концов преуспел в намерении извлечь соседа на свет Божий. Ступив на землю, мой спутник принялся встревоженно озираться, словно опасаясь, что из подлеска на него выпрыгнет какое-нибудь чудище. В голове моей тут же промелькнула неприятная мысль о столкновениях с саблезубыми котами, каковые, по слухам, в последнее время на дорогах участились. Впрочем, не далее как тем же вечером мне предстояло узнать, что беспокойство сего джентльмена вызвано совсем иной причиною.